Биография Н. А. Римского-Корсакова
«Кащей бессмертный»
Три новые оперы Римского-Корсакова появились на русской сцене в ближайшие же четыре года после «Царя Салтана», и все они нисколько на него не похожи и несходны друг с другом. Это были посвященная памяти JI. А. Мея «Сервилия» (по драме Мея из жизни Древнего Рима времен Нерона и появления христианства), одноактная «осенняя сказочка» «Кащей бессмертный» (на собственное либретто композитора на основе русской народной сказки, по пьесе Е. М. Петровского) и посвященная памяти Фридерика Шопена опера «Пан воевода» (на либретто И. Ф. Тюменева). Во всех трех были прекрасные эпизоды: в первой - ария Сервилии «Цветы мои» и заключительная сцена ее смерти, производившие сильное впечатление в исполнении В.И. Кузы; в «Пане воеводе» - трогательная песня об умирающем лебеде, польские хоры и танцы, оркестровый ноктюрн «Лунный свет». Но общий характер опер из римской жизни и из старинного польского быта оказался чужд композитору, что отразилось и на качестве либретто, и на самой музыке. Иное дело «Кащей бессмертный».
«Кащей» был написан в 1901-1902 годах в основном в нанятом на лето имении Крапачуха близ станции Окуловка Николаевской (ныне - Октябрьской) железной дороги. Композитор перед этим пересматривал, даже изучал партитуру Вагнера «Зигфрид»; теперь, в отличие от первого знакомства в 1889 году, его внимание привлекала не густота красок вагнеровского оркестра, а текучая, лишенная внешней расчлененности, но по-иному связная форма поздних вагнеровских опер. Форма и острая, даже колючая для непривычного слуха гармония. Они влекли и отталкивали одновременно. В них были заманчивые открытия еще небывалой до того выразительности и что-то, на слух Николая Андреевича, болезненное, преувеличенное, антихудожественное. Он много размышлял в эти недели над путями развития музыки. Опасаясь разрушительного влияния Вагнера на новейших композиторов, он начал даже писать статью «о слуховых заблуждениях». Статью не дописал. Его охватил сильнейший, почти лихорадочный порыв творчества. Внешним толчком послужил поразивший его вид целого поля расцветших в конце июня огненно-красных маков и поднявшейся в огороде лиловатой белены - как раз эти цветы усыпления и безумия должны были расти в таинственном саду дочки Кащея, жестокой красавицы, пленяющей и губящей витязей и тем спасающей своего отца от гибели.
«Материал прилез в голову как-то сразу весь», - с некоторым удивлением и тайной радостью сообщил он в письме Глазунову. А в другом уже с нескрываемым торжеством писал: «Милый Ястребцев, еще есть новые гармонии на свете». Так из внутреннего спора с Вагнером и желания испытать, нельзя ли соединить новизну и свежесть с логикой и ясностью, родилась одна из самых необычных опер в русской музыке. Для ближайших друзей - Глазунова и Лядова - смелость и острота гармонии «Кащея» были тем более неожиданны, что они, не особенно любя оперу как род творчества (оба не написали ни одной оперы), проглядели элементы новизны, проступившие уже в «Салтане». Сам Корсаков с удовольствием отмечал в письме к С. Н. Кругликову, что «Кащей» решительно 
не похож на «Сервилию» и другие последние его оперы, что гармония в нем изысканная и пряная до предела, но пения много. «Видимо, Николай Андреевич очень доволен своими, как он сам назвал их, сверх гармониями (все эти светящиеся черепа, вьюга, волшебный сад Кащеевны, сцена смерти Кащея и т. д.)», - записал в дневнике В. В. Ястребцев. Когда при домашнем прослушивании оперы возник спор о возможности и оправданности крайне необычной гармонии в сцене смерти Кащея, Корсаков ответил с гордостью, что, может быть, в учебнике этого и нет, и тем не менее это превосходно, и он счастлив, что ему удалось это сочинить! Лядова и Глазунова он не переубедил, но в Москве музыканты и просто слушатели приняли оперу с восторгом.
Постановка состоялась 12 декабря 1902 года в Товариществе русской частной оперы, и это была последняя корсаковская премьера у артистов мамонтовской труппы. Превосходно пела трудную партию пленницы Кащея, Царевны Ненаглядной Красы Н. И. Забела. Созданный артисткой поэтический образ остался в памяти слушателей на долгие годы. Яркий успех имела и В. Н. Петрова-Званцева в роли Кащеевны. Ее ария «Меч мой заветный», которую она поет, оттачивая лезвие своего смертоносного оружия, неизменно вызывала бурные овации. Дирижировал М. М. Ипполитов-Иванов - добросовестно и старательно. Правда, присутствовавший в театре знаменитый венгерский дирижер Артур Никит, как писала Надежда Николаевна Римская-Корсакова сыну Андрею Николаевичу, сказал ей, что «Кащей» превосходная вещь, но «дирижер слишком флегматичен, это надо исполнять с огнем, причем глаза его блеснули». Еще дороже запись в дневнике С. И. Танеева: «,,Кащей“ мне чрезвычайно понравился. Мне представляется он новым словом в искусстве, кажется задача писания оперы разрешенною. ,,Кащей“ будет иметь большое значение в нашем искусстве. Принципы, в нем проведенные, пригодны не только для сочинений гармонически вычурных, но пригодны для какого угодно стиля... Я слушал ,,Кащея“ с большим волнением, нередко слезы поя влялись у меня на глазах». Прослушав оперу в театре, Надежда Николаевна, прохладно относившаяся к «Царской невесте», «Салтану» и «Сервилии», окончательно утвердилась в мысли, что «Кащей» - одна из лучших опер Римского-Корсакова: «Музыка оригинальна, нова, выразительна, красива... замечательна цельность произведения, в целом получается очень сильное впечатление... Здесь многие музыканты в восторге».
С отрадой просматривал Николай Андреевич отзывы московских критиков, появлявшиеся в ежедневных газетах. Стоит отметить, что большая часть рецензий появилась не после первого представления, как это делалось обычно, а с некоторой задержкой; нет сомнения, что даже опытным музыкантам пришлось повторно вслушиваться в необычную во всех отношениях оперу, прежде чем вынести свои впечатления и мысли на суд публики. В «Кащее» «более, чем где-либо прежде, Римский-Корсаков обнаруживает стремление соединить в одном русле два течения - Глинку и Вагнера „Нибелунгова перстня". И задача, казалось бы, невыполнимая ... разрешается смело, остроумно, талантливо...» - писал С. Н. Кругликов. Наиболее яркий отзыв написал, пожалуй, Ю. Д. Энгель, неутомимый, как и С. Н. Кругликов, пропагандист музыки Корсакова. С особенной радостью он подчеркивал железную логику и архитектоническую стройность, которым подчинены в «Кащее» самые необычные гармонии и самые нетрадиционные формы.
На ряд лет «Кащей» стал если не репертуарной, то и не забытой оперой. Это тем важнее, что внешние, да и внутренние обстоятельства этому не благоприятствовали. В условиях обычной большой сцены одноактная опера «непрактична» и нуждается в непременном дополнении другой небольшой оперой («Кащея» чаще всего ставили в один вечер с «Иолантой» Чайковского). Для восприятия, особенно восприятия, воспитанного итальянской и французской оперой (а оперы Верди, Пуччини, Визе, Массне занимали видное место на афише русских музыкальных театров начала XX века), «Кащей» был трудноват, поэтому наибольший успех имели наименее неожиданные для обычного слушателя эпизоды. И все же «Кащей» вновь и вновь возвращался на сцену.
В роли самого Кащея выделился В. Р. Пикок в постановке Большого театра 1917 года. Образ, созданный даровитым артистом, как и музыка, характеризовавшая дряхлого деспота, соединял страшное и жалкое, злобу с бессилием. Трогательна была А. В. Нежданова в роли Царевны. Необыкновенно хороша оказалась молодая, недавно вступившая в круг артистов Большого театра Н. А. Обухова. В образе дочери Кащея сливались у Обуховой страсть и страдание, властность гордой красавицы таяла перед лицом любви и жалости; артистическое обаяние, неразрывно связанное с обаянием гибкого, выразительного в каждой интонации меццо-сопрано, сообщалось самому образу. Жестокость и коварство Кащеевны как-то скрадывались в исполнении Обуховой, инстинктивно усиливавшей теплые, человечески-привлекательные стороны своих героинь, будь то Любаша в «Царской невесте» или дочь Кащея.
Источник:
Кунин, Иосиф Филиппович. Николай Андреевич Римский-Корсаков.- 3-е изд. / Иосиф Филиппович Кунин. – Москва : Музыка, 1983. – С. 90-94.