Писатель и журналист (18 декабря 1870 - 14 ноября 1916).
Этот человек известен под двумя именами: своим собственным и псевдонимом. Печатался под обоими. Гектор Хью Манро – «родовое» имя, Саки – псевдоним. Основная версия столь странного псевдонима – рубаи Омара Хайама. В переводе с фарси «саки» – виночерпий, или, как еще говорят, кравчий.
Однако есть и другая версия. Саки – род обезьян из отряда приматов семейства саковых, проживает в Южной Америке. Подобная длиннохвостая обезьянка действует в одном из рассказов Саки, съедая попугая хозяина.
Так или иначе, большинство исследователей придерживается первой версии. Саки – родом из Хайяма, что совсем не удивительно, учитывая прекрасное знание писателем Востока.
Гектор Хью Манро (Hector Hugh Munro) родился 18 декабря 1870 года в Бирме (Мьянма), в городе Акьяб (ныне Ситтуэй) в семье офицера. Шотландец по происхождению.
Образование Гектор Манро получил отменное – лучшие и знаменитые школы для мальчиков, затем – шестилетнее путешествие по Европе.
В 1893 году Манро по стопам отца уехал служить в Бирму. В 1894 Саки был вынужден вернуться в Англию после особенно тяжелого приступа малярии. Через два года в Лондоне начал писать политические сатиры в Вестминстерском вестнике.
Работает журналистом и пишет свою первую книгу, весьма неожиданную: «Подъем Российской империи» (The Rise of the Russian Empire) (1900). Далее следуют очерки, рассказы, памфлеты. Много путешествует по миру как корреспондент.
В 1903 году Саки становится специальным корреспондентом газеты «Морнинг пост», освещает военные действия на Балканах, потом перебирается в Варшаву, откуда 8 сентября 1904 года приезжает в Петербург, где проводит почти три года. В том же году был издан первый сборник рассказов писателя «Реджинальд».
Саки быстро выучил русский язык, его корреспонденции знакомили англичан с событиями революции 1905 года, точно и беспристрастно информировали о положении дел и настроениях в Российской империи: так в статье «Вчера был черный день России» говорилось о расстреле демонстрации рабочих 9 января 1905 года.
В другой статье о русских делах Саки проницательно заметил: «В этой стране хулиган и задира пользуется огромной свободой, ибо общественное мнение, сколь бы сильно оно ему ни противилось, редко перерастает в общественное противодействие... Чрезвычайные обстоятельства потому и происходят так часто в этой стране, что на них смотрят как на проделки испорченного ребенка».
«Русские» впечатления Саки легли в основу сборника рассказов «Реджинальд в России» (1910 г.) и новеллы «Старинный город Псков» (издана посмертно в 1924 г.). В рассказе, давшем название сборнику, Саки приводит слова русской княгини: «При нашей системе правления все неправильно... Бюрократы думают только о своих карманах, людей повсюду эксплуатируют и грабят, а управляют повсеместно плохо».
Из России писатель последовал во Францию, снова в Англию, литературное творчество его вошло в пору расцвета. «Хроники Кловиса», «Невыносимый Бэсингтон», «Когда пришел Уильям», «Животные и не только они» – самые знаменитые книги Манро (Саки).
Собственной семьи у писателя и журналиста не было.
Во время Первой мировой войны Гектор Хью Манро, несмотря на возраст, популярность и предложение тихой работы переводчиком, отправляется добровольцем на фронт. Он даже отказался от офицерского звания, ушел младшим сержантом, считая, что не имеет права командовать солдатами, не имея досточного опыта боевых действий.
Гектор Хью Манро, Саки был убит снайпером в первые часы зимнего рассвета 14 ноября 1916 года при нападении немецких войск на Бомон-Амель. И хотя пулевое ранение было в голову, есть свидетельства, что и в последний момент своей жизни он успел сострить в свойственном ему духе «Put that bloody cigarette out!».
В честь Гектора Хью Манро (Саки) в центре Лондона установлен голубой памятный знак. Его короткие рассказы многократно драматизировались, были постановки в театре, на радио и телевидении, в том числе и у Хичкока.
Гектор Хью Манро много писал об Англии, высмеивая современное ему общество. Однако в словах и поступках его героев слышны отзвуки и «восточной мудрости», и «русской, вечно непознанной души».
Гектор Хью Манро «Старинный город Псков»
В нынешний переломный момент своей истории Россия отнюдь не без оснований представляется иностранцу страной, где царят недовольство и беспорядок. Она охвачена депрессией, и весьма трудно указать на ту часть владений империи, откуда не поступали бы вести о тех или иных бедах. В «Новом времени» и в других газетах для рассказов о недовольствах нынче отводятся целые колонки, притом с такой же регулярностью, с какой английские газеты печатают сообщения о спортивных событиях. Поэтому иногда бывает гораздо приятнее ознакомиться с другой стороной российской жизни, где горькие неудачи в политической сфере на какое-то время забываются. В европейской части России, наверное, мало мест, где с такой полнотой ощущается переход в новую и незнакомую атмосферу, как старинный город Псков, который некогда был важным центром российской жизни. Среднему современному россиянину желание иностранца посетить Псков кажется необъяснимой причудой, меж тем как приезжий хочет посмотреть страну, в которой он живет; Петербург, Москва, Киев, быть может, Нижний Новгород или финский озерный край, если хотите провести отпуск вдали от городов, но почему Псков? И нерасположение к исхоженным тропам и местам, где все налажено и устроено для осмотра, счастливо уводит его к великому старинному приграничному городу, дающему, пожалуй, наиболее точное представление о средневековом русском поселении, не тронутом монгольским влиянием и лишь в незначительной степени впитавшем культуру, заимствованную в Византии.
Этот небольшой город вполне располагает к себе с точки зрения местоположения и застройки; он оседлал крутой склон, вклинившийся меж рукавов двух рек, и по большей части в нем сохранились длинные бастионы с башнями, которые в продолжение многих веков служили защитой от язычников литовцев и тевтонских рыцарей, приносивших одно разорение. В те стародавние времена от сил тьмы уберегались не менее тщательно, чем от более реальных врагов в человеческом обличье. Над густыми купами деревьев поныне возвышаются белые стены и зеленые крыши множества церквей, монастырей и колоколен причудливой и необычной архитектуры и удивительно гармоничных тонов. Крутые извивающиеся улицы ведут от опоясанного бастионом центра города в те его части, что раскинулись вдоль берегов двух рек, и два моста – один из них низкий, широкий, деревянной конструкции, примитивным способом уложенный на сваях, – дают возможность перейти на другие берега, где колокольни и монастыри вместе с прочими более скромными постройками расширяют пространство города.
На реках стоят баржи с высокими мачтами, окрашенными в красивые ярко-красные, зеленые, белые и голубые полосы и увенчанными похожими на детские погремушки золочеными деревянными вымпелами с развевающимися ленточками на концах. В городе повсюду видишь дверные проемы необычной формы, длинные сводчатые проходы, деревянные фронтоны, лестницы с перилами и в завершение приятные для глаза серовато-зеленые или темно-красные крыши. Но самое удивительное, что городские жители вполне вписываются в живописную гармонию богатого окружения, принадлежащего старому миру. Алые или голубые рубахи, которые носят рабочие во всех русских городах, здесь уступают место разнообразным одеяниям ярких расцветок; наряды женщин столь же пестрые, так что улицы, набережные и торговые площади переливаются всевозможными сочетаниями красок. Багровые, оранжевые, пунцовые, бледно-розовые, пурпурно-красные, зеленые, лиловые и сочно-голубые цвета перемешаны со своими оттенками, в которые выкрашены рубашки и шали, юбки, брюки и пояса. На ум невольно приходят разного рода легкомысленные сравнения; средневековую толпу, без сомнения, невозможно представить в столь впечатляющем виде. А деловая жизнь города, в котором, кажется, всякий день – базарный, продолжается с тем насыщенным оживлением, которое сообщают ей ее обитатели. Вереницы примитивных повозок двигаются к берегам реки и обратно, удила лошадей по большей части небрежно свисают под подбородками – эта мода распространена во многих частях России и в Польше.
Небольшие лари причудливой формы стоят вдоль некоторых наиболее крутых улиц; в них выставлены на продажу деревянные игрушки и глиняная посуда замысловатых форм, распространенных в этих местах. На широкой рыночной площади женщины сидят перед большими корзинами с клубникой и болтают друг с другом; в тени доставивших их на рынок повозок растянулись два длинноногих жеребца, а необычайно довольная собою свинья вовсю наслаждается жизнью под присмотром пожилой женщины в наряде оранжевых, пунцовых и белых цветов – сочетание, которое не оставило бы равнодушным художника-колориста. Крепко сбитый крестьянин шагает по неровной булыжной мостовой и ведет за собою лошадь; на плече он несет небольшой деревянный плуг с подбитыми железом лемехами – эту стадию развития сельского хозяйства Запад уже давно оставил позади. В веселых водах реки Великой, самой большой из двух рек, плещутся юноши и мужчины, а более степенные прачки полощут и стегают горы разноцветных одежд. Приятно заплыть на середину реки и, подставив подбородок против течения, взглянуть «рыбьим глазом» на этот небольшой город, вздымающийся ярусами вверх – набережная, деревья, серые бастионы, опять деревья, ряды крыш и, наконец, древний собор во имя Святой Троицы, как бы парящий над рушащимися стенами Кремля. При ближайшем рассмотрении собор являет собою чудесный образец подлинной древнерусской архитектуры; в нем много богатых резных украшений, багряных красок и золоченых орнаментов в виде завитков; там хранятся относящиеся к еще более древним временам мощи или псевдомощи местных героев-святых и героев князей, которые споспешествовали в свое время процветанию псковской общины. Побродив пару часов среди этих могил, икон и памятников ушедшей России, приходишь к ощущению, что должно пройти какое-то время, прежде чем снова захочется посетить печально-прекрасные святые места Санкт-Петербурга, с их гнетущей nouveau riche атмосферой, с их служителями, требующими плату за вход, и всеобщим отсутствием интереса к истории.
У каждого свои горести, и псковитяне с их кажущимся довольством и поглощением самими собой, быть может, имеют собственные представления о том, как приблизиться к новой счастливой жизни. Но иностранец не просит их, чтобы они заглядывали так далеко; он благодарен уже и за то, что обнаружил живописный и явно умиротворенный уголок в этой переживающей не лучшие времена стране, откуда беда, подобно перелетной птице со сломанным крылом, никак не может улететь.
Перевод на русский: Игорь Богданов
