17 марта 1922 года Постановлением Совета народных комиссаров, усадьбы Михайловское, Тригорское и могила А. С. Пушкина в Святогорском монастыре были объявлены заповедными. Эта дата знаменует начало послереволюционного восстановления памятных пушкинских мест на Псковской земле.
Дмитрий Сергеевич Лихачев - действительный член и академик Российской Академии наук, член Союза писателей несколько раз бывал Пскове и Пушкинских Горах. Одной из тем его лекций и выступлений было место усадебных парков и садов в русской культуре, их атмосфера.
В своих письмах о добром и прекрасном Лихачев писал: «Исторические воспоминания и поэтические ассоциации – это и есть то, что больше всего очеловечивает природу в парках и садах, что составляет их суть и особенность».
Несколько статей он опубликовал в районной газете «Пушкинский край». В них он излагал свои ощущения и впечатления о Пушкине, Пушкиногорье, Пушкинском заповеднике.
Статья «Святые воспоминания» . Газета «Пушкинский край» от 13 марта 1982 года.
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва.
Поэзия Пушкина мудра. Каждое слово в его стихах требует раздумий. Наше сознание не сразу может свыкнуться с мыслью о том, что земля была бы мертва без любви к отеческим гробам, без любви к родному пепелищу. Два символа смерти и вдруг - «животворящая святыня»! Слишком часто мы остаемся равнодушными или даже почти враждебными к исчезающим кладбищам и пепелищам: двум источникам наших не слишком мудрых мрачных дум и поверхностно тяжелых настроений.
Но зачем мы сами-то едем в Пушкинские Горы? Разве не затем, чтобы поклониться гробу Пушкина и посетить сельцо Михайловское, которое для нас и в самом деле родное пепелище? И разве мы не испытываем на себе их животворящую силу? Разве не возвращаемся из пушкинских мест обновленными духовно, с огромным запасом животворных впечатлений?
«Святыня»! Но ведь Пушкинские Горы и в самом деле Святые Горы — святые для каждого, кто любит русскую поэзию. Разве мы не испытываем здесь прикосновения к чему-то для нас очень дорогому, высокому и священному?
Когда посещаешь пушкинские места, испытываешь чувство соприкосновения с необычайной красотой. Долго едешь по унылой, ровной местности и вдруг, как чудо, попадаешь в край дивной красоты — холмов, рощь, лугов. Дело даже не в том, что пушкинские места красивы, как пейзажи: их особая красота - в союзе природы с поэзией, с воспоминаниями — воспоминаниями истории и воспоминаниями поэзии. И это чрезвычайно важно - ибо в поэзии самого Пушкина воспоминания о событиях русской истории и о собственном прошлом играли огромную роль. Подумайте: сколько в лирической поэзии Пушкина уделено места темам воспоминаний! А с русской историей не связаны ли наиболее значительные произведения его драматургии («Борис Годунов») и прозы («Капитанская дочка»).
И эта стихия пушкинских воспоминаний овладевает нами, когда среди Михайловских рощ мы оказываемся под кровом поэзии Пушкина. Поднимаясь на холмы и городища, мы встречаемся с Пушкиным и с русской историей, следя за извивами течения Сороти и гладью пушкинских озер — мы угадываем в них отражение Пушкина... Во времена Пушкина ценилась «меланхолия». Сейчас мы редко представляем себе точно, что подразумевалось под этим словом. Мы думаем теперь, что меланхолия порождается пессимизмом, равняется пессимизму. А между тем, она была порождением эстетического преобразования всего того печального, трагического и горестного, что неизбежно в жизни. Она была — «поэтическим утешением», и это очень важно почувствовать, чтобы понимать и поэзию Пушкина, особенно — посвященную природе.
Не горе, а печаль — сладостная поэтическая печаль! Не трагедия смерти, а сознание ее неизбежности - неизбежности по законам природы. Не уход в небытие и не забвение, а уход в воспоминания. Поэтому-то поэзия Пушкина так много уделяет внимания воспоминаниям, поэтому-то она целит и утешает.
В Михайловском, Тригорском, Петровском, на городище Ворониче, по берегам Сороти и озера Маленца мы гуляем среди воспоминаний, мы примиряемся с всеобщим законом ухода всего существующего в прошлое. Мы понимаем, что из тлена возникает жизнь, из истории настоящее, из поэзии Пушкина жизнь в окружении поэзии.
Пепелище Пушкина становится здесь и нашим пепелищем, гробы и могилы — нашими, «отечественными», и мы приобретаем силу переносить собственную печаль и собственное горе, приобретаем здесь среди «отеческих гробов» животворную силу примирения с тишиной и неизменным ритмом законов жизни.
«Заповедник» — это заповедный край. Это не край запретов: это край, где мы получаем заповеди любви, дружбы, веселья, встречаемся с Пушкиным, с тем, что он нам заповедал.
В заключение, я хочу напомнить строки Пушкина:
... Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь. («Андрей Шенье»)
У поэзии нет времени и нет смерти. Воспоминания Пушкина и воспоминания о самом Пушкине, наша память о нем — это самое близкое к нам настоящее, наша современность. Ибо Пушкин стоит над временем. Мы у него. Мы в его поэзии. Она для нас священна.
