В 1920 году Лев Успенский был мобилизован в так называемую трудармию, вместе со своими земляками работал на лесозаготовках. Вместе с этими же земляками он проходил начальное военное обучение. Об этом времени писатель так говорит: «Это окончательно сроднило меня с псковичами, и вряд ли кто-либо из моих сверстников так хорошо знает псковского крестьянина на рубеже революций, как я. Я всюду - на мельнице, в кузнице, на лесоразработках, на свадьбах и деревенских гулянках - был одним из них, говорил на псковском диалекте, жил их интересами. Очень рад, что так получилось».
Представляем интересную работу 2013 года ученицы 9 класса Александры Рудневой «Зарисовки быта и традиций Псковской губернии в рассказах Л. В.Успенского».
Руднева Александра Романовна, МБОУ «Гимназия» МО «Островский район» г. Остров
Руководитель - Петрикова Л. В., учитель русского языка и литературы МБОУ «Гимназия» МО «Островский район» г. Остров
Научный консультант – Степанова И. Д., кандидат филологических наук, доцент ПОИПКРО г. Псков
С данной работой ученица 9 класса Александра Руднева заняла в 2013 году 1 место на Псковской областной конференции «Шаг в будущее» в секции «Литературное краеведение».
Зарисовки быта и традиций Псковской губернии в рассказах Льва Васильевича Успенского
Что такое быт? По мнению известного литературоведа Юрия Лотмана, «быт - это обычное протекание жизни в ее реально-практических формах; быт — это вещи, которые окружают нас, наши привычки и каждодневное поведение. Это мир вещей, прежде всего, обрядов и традиций» (7,157). Обращаясь к истории быта, обрядам и традициям, мы можем наблюдать обычаи каждодневной жизни, детали практического поведения и предметы, в которых оно воплощается.
В неоконченном цикле рассказов о Псковской земле под общим названием «Записки старого скобаря» Лев Васильевич Успенский знакомит читателя с некоторыми обычаями и традициями крестьян Псковской губернии.
В рамках «Литературного краеведения» нами была поставлена цель предлагаемой работы: определить, какие обычаи и традиции Псковской деревни описал в своих рассказах Л. В. Успенский.
Для достижения цели мы поставили перед собой следующие задачи:
- Познакомиться по доступным нам источникам с обычаями и традициями крестьян Псковской губернии.
- Прочитать рассказы Л. В.Успенского и определить, какие из них нашли отражение в рассказах писателя.
Митрополит Евгений (Евфимий Алексеевич Болховитинов), живший в Пскове ещё в начале 19 века, в одном из своих сочинений заметил: «Недостаточно образованны те, которые не знают своего родного; не следует пренебрегать малым, без которого великое не может быть совершенно». В данном случае это высказывание мы относим к нашему поколению и имеем в виду нашу Псковскую землю.
В «Исторических записках о крестьянстве Псковской губернии» говорится: «Крестьянская жизнь в специфическом понимании этого определения с каждым годом уходит все дальше в прошлое. Зарастают кустарником и лесом сельские дороги, связывавшие деревни еще во времена Ивана Грозного. Вместе с исчезновением деревень исчезает крестьянский образ жизни. Что означало быть крестьянином? Крестьянин пек хлеб не чаще раза в неделю, всю жизнь довольствовался одним парадным костюмом, производил пищу, строил дом, изготавливал мебель и одежду своими руками. А еще зимой, в холода, спал рядом со скотиной, согреваясь ее теплом, не имел никаких удобств, предпочитал не разжигать лишний раз лучину, а шел за солнцем, вставая на рассвете и ложась с первыми сумерками» (5, 169).
Псковская земля всегда была неплодородна, как и сейчас. Скудные почвы, довольно суровый климат приводили к частым неурожаям. Деревня страдала от «хлебного недорода» иногда по два раза в десятилетие. Веками крестьяне сеяли рожь, ячмень, овес, лен. Все остальные культуры произрастали на «усадище» огороде, окружавшем двор. Почвы в основном были легкие песчаные и тяжелые глинистые. И только крестьянские общины помогали семьям существовать и оставлять часть урожая, как говорили «на семенá и еменá» (питание).
До 20-х годов ХХ века в России семья была патриархальной, то есть под одной крышей (или на одном крестьянском дворе) жило несколько поколений и количество совместно живущих членов семьи, было большим. Историки, в частности, И. Беляев, считают, что патриархальная семья существовала долго, исчезнув лишь под действием городской беззаботной жизни в начале ХХ века (5, 204).
Однако семья, даже и большая, патриархальная, существовала не самостоятельно, обособленно, а в рамках общины. Членство в общине было не условным, а обладало исключительным значением, так как самое ценное имущество крестьянина - земля - была общей, общинной; находилась в совместной собственности всех членов общины. Земля выделялась в равной степени, на каждого женатого крестьянина, а зажиточными являлись те семьи, в которых было много детей. Наибольшую материальную ценность в крестьянской семье представлял собой не дом, хозяйственные постройки, скот или домашний скарб, а земля. И именно земля находилась не в чьем-либо частном владении, а в общем владении крестьянской общины. Правом пользования землей, по суждению селян, обладали те, кто на ней трудится. В пределах общины земля считалась «мирскóй», т.е. принадлежащей обществу. Общинные угодья распределялись между крестьянскими дворами посредством наделов каждой семье. Крестьянская семья свободно пользовалась этим наделом, но распоряжаться им могла только с согласия сельского схода. При этом полевые надельные земли находились во владении крестьянского двора, ограниченном правом общины периодически осуществлять переделы земли в зависимости от конкретных обстоятельств. Собственно общинные земли представляли собой неделимые угодья, в том числе «уголки» и «отрезки» между наделами и использовались в интересах всего сельского общества (пастбища, выгоны, лес и др.) Эти земли (в «мирских нуждах») община использовала в общих интересах. В то же время при образовании нового хозяйства именно из общинных земель ему отводился земельный участок под усадьбу. До 20-х годов ХХ века русская деревня продолжала регулировать поземельные отношения, основываясь на обычаях и традициях своей местности.
В 1906-1916 гг. в Псковской губернии активно проводилась аграрная реформа. Ее инициатор, Пётр Столыпин, пытался создать в деревне класс собственников-земледельцев. Проводилась попытка создать хуторские хозяйства, использовался опыт хуторского ведения хозяйства эстонцами и латышами. Однако эти реформы встречали активное сопротивление крестьян-общинников.
Одним из исследователей Псковского края был Лев Васильевич Успенский. Как отмечает критик Наталья Банк, «о Льве Васильевиче Успенском и до сих пор говорят, что среди писателей истинно ленинградских не только по месту рождения, не только по интересам и темам, преобладающим в его творчестве, но и по всему человеческому, гражданскому облику он является одним из первых. Его современников прежде всего поражали его огромные разносторонние знания, поразительная память, редкое трудолюбие и работоспособность, его жизнерадостность и сильно развитое чувство юмора. Он был очень образованным человеком: ученым-лингвистом, знатоком археологии, истории, географом, землемером, ботаником, фотографом, знатоком античности, писателем, поэтом, переводчиком» (1,3-4).
Лев Успенский родился 27 января (8 февраля) 1900 года в Петербурге в семье инженера-геодезиста. Отец - Василий Васильевич Успенский - происходил из разночинной семьи: дед будущего писателя был провинциальным банковским бухгалтером. Мать будущего писателя, Наталья Алексеевна, происходила из дворянской семьи Костюриных, имение которых было в Псковской губернии. Писатель вспоминал, что детство его было вполне благополучным. Зимой семья жила в Петербурге, от двух лет и до двенадцати - на Выборгской стороне, летом - Псковская губерния, Великолучина.
Имение Щукино
Дом Костюриных
Семейный ужин в имении
В книге «За языком до Киева» писатель сам характеризует места своего детства: «Я уже ссылался, и впредь не однажды сошлюсь, на топонимию крошечного, но очень мне дорогого клочка русской земли - бывшей Михайловской волости Великолуцкого уезда Псковской губернии. Там, в чудесных древле обжитых местах, я жил в детстве и юности. Там каждое озерко-глушанёк, каждая деревнюшка знакомы и памятны мне куда больше, чем свои пять пальцев» (10, 54-55). Выезды в деревню имели большое значение: мальчик знакомился с жизнью псковских крестьян, с природой Озёрного края. Он начинал понимать, что знакомые псковские поля и перелески - это часть огромной страны, его Родины.
После революции он с матерью и братом живёт на родной Псковщине, занимается сельским хозяйством, работает землемером. А с зимы 1919 года Лев Васильевич живёт в Петрограде и учится в Лесном институте. В 1920 году Успенский был мобилизован в так называемую трудармию, вместе со своими земляками работал на лесозаготовках. Вместе с этими же земляками он проходил начальное военное обучение. Об этом времени писатель так говорит: «Это окончательно сроднило меня с псковичами, и вряд ли кто-либо из моих сверстников так хорошо знает псковского крестьянина на рубеже революций, как я. Я всюду - на мельнице, в кузнице, на лесоразработках, на свадьбах и деревенских гулянках - был одним из них, говорил на псковском диалекте, жил их интересами. Очень рад, что так получилось».
Как отмечает в своей работе Н. Банк, «словечко это - (скобарь) - писатель всегда произносил с удовольствием и сам называл себя скобарем» (1, 39).
Особое место в творчестве Л. В. Успенского занимал писательский труд. Его перу принадлежит много художественных произведений. Но особое место занимают произведения, посвященные Псковскому краю. Это его повесть «Скобарь» и не оконченный цикл рассказов под общим название «Записки старого скобаря». Всего рассказов шесть. Во всем, что посвящено псковичам, в его работах просматриваются живые узорчатые зарисовки быта, нравов, характеров Псковщины начала ХХ века, встают неповторимые, невыдуманные картины времени. Во всех произведениях о Псковщине, как говорил сам писатель, «беллетристика сливается у него с занимательной лингвистикой». Он очень гордился знанием своеобразного псковского – «скобскóго» - говора.
Особое место в творчестве Льва Васильевича занимают рассказы о псковской деревне. В них писатель предстаёт как очевидец, рассказчик, он ничего не выдумывает, его рассказы отражают быт, нравы и традиции, которые он подсмотрел в псковской деревне и, описывая их, только придал им художественность, от лица автора-рассказчика добавил мелкие штрихи к портретам своих героев, свои собственные размышления, оценку тому, в чём участвовал сам как один из героев рассказов.
Деревенское детство будущего писателя
Особенностью всех рассказов Л. В. Успенского является то, что в них он наряду с художественным описанием действительных событий, участником или свидетелем которых он был, он знакомил читателя не только с бытом живущих вокруг него людей, но и объяснял истоки названий деревень и сел, в которых и происходили все рассказанные события.
Лев Васильевич Успенский в них старался запечатлеть те традиции и обычаи, которые в начале 20-х годов ХХ столетия уже постепенно начали исчезать. Как учёный, как писатель, он подробно описывает не только быт, т.е. обычное протекание жизни в её реально-практических формах; вещи, которые окружают человека, его привычки и каждодневное поведение. Тот быт, который окружает человека как воздух, и, как воздух, он заметен ему только тогда, когда его не хватает или он портится, но и описывает те обычаи и традиции, которые были характерны крестьянам, но ушли в глубь веков.
Для современного поколения читателей, чтобы понимать смысл поведения живых людей и литературных героев прошлого, необходимо знать их культуру: их простую, обычную жизнь, их привычки, представления о мире. Как отмечал литературовед Юрий Лотман в книге «Быт и культура», «вечное всегда носит одежду времени, и одежда эта так срастается с людьми, что порой под историческим мы не узнаем сегодняшнего, нашего, то есть в каком-то смысле мы не узнаем и не понимаем самих себя» (6, 95). Человек меняется, и, чтобы представить себе логику поступков литературного героя или людей прошлого, надо представлять себе, как они жили, какой мир их окружал, каковы были их общие представления и представления нравственные, их служебные обязанности, обычаи, традиции, одежда, почему они поступали так, а не иначе.
Из неоконченной книги рассказов «Записки старого скобаря» были написаны только шесть рассказов. Все они о жизни Псковской губернии начала двадцатых годов. В появляющихся на их страницах топонимах быстро узнаются села и деревни вокруг родового имения матери писателя села Щукино, описываются привычки и традиции селян, атмосфера неспешной деревенской жизни.
Лев Васильевич Успенский хорошо знал многие обычаи и традиции в пересказе самих героев его рассказов – жителей Псковской деревни.
Так, в рассказе «На чеп встану!» писатель даёт этнографическую зарисовку интересной деревенской бытовой традиции Псковской губернии – «вставать на чеп (цепь)». В работе «Быт и нравы Псковской деревни конца ХIХ – начала ХХ веков» эта традиция описывается так: выходящие из крестьянской земельной общины несогласные с действиями землемера по разделу земли крестьяне наступали лаптями на тянущуюся по земле мерную цепь, как бы предупреждая, что ещё немного - дело может кончиться бунтом (4, 112). Л. В. Успенский рассказывает о ситуации, в которую он попал, служа землемером в начале 20-х годов в Великолукском уезде, как узнал об этой традиции, из-за чего возникла эта ситуация, и как он вышел из неё. А произошло следующее.
«Их деревня решила выпустить на «футор» самого состоятельного из своих обитателей. Остальные граждане оставались жить, по-видимому, по-старому — общиной. Однако — народы у нас теперь пошли хитрые — они подали в Волземотдел заявление о том, что намереваются якобы в течение ближайших двух лет организовать у себя сельскохозяйственную артель.
По тем временам, до начала 20-х годов, это у нас было еще столь редким случаем, что я быстро сообразил: ход конем; чтобы «богачка», уходящего на «отруб», в случае чего «зажать у кляпцы»; естественно, при любом землеустроительном действии все преимущества должны были бы быть предоставлены потенциальной артели, а не единоличнику, который, вероятно, переставил «миру» немало четвертей самогону, покуда добился согласия на выход».
В рассказе говорится о том, что землемеру Льву Васильевичу надо было разделить землю между общиной и зажиточным единоличником, который решил отделиться, так, как хотели крестьяне-общинники, отдав ему неудобные и неплодородные земли.
Он (Еремей Фролов Богачков) предупредил меня, что при предполагаемом разделе предвидится одно спорное место.
В неудобь называемой деревне этой были, как оказывается, какие-то «горазд каменистые пустырьки» — «там и не разберешь, где твоя нива, где твой покос, где и вовсе неудобица…». И Еремей Фролов Богачков желал заранее быть уверенным, что они «отойдут» «вобчеству», а не ему…
Но Еремей Фролов Богачков был против этого и грозил «встать на чеп». - Тольки… Тольки одно вы — знаете аль нет? В случае несогласья я и НА ЧЕП встать могу!
Когда всё-таки начали делить землю не так, как хотел Еремей, то он встал на цепь, и вся община замерла в ожидании бунта и драки.
«Зенлямер! — властно, голосом, кипящим от сдерживаемой с трудом ярости, громко не крикнул, а выговорил, чтобы все кругом слышали, он. — Приказываю кончать работу! А то сейчас на ЧЕП СТАНУ! И стал.
Я оглянулся. Смешное дело: на всех почти лицах написался какой-то суеверный страх; можно было подумать: люди ожидали, что прикосновение поршня к ленте вызовет молнию, или взрыв, или мою внезапную кончину. Я невольно рассмеялся.»
Но землемер очень умело разрядил это напряженное состояние: он рассмеялся и оставил Еремея исполнять его угрозу.
- Сделай одолженье, Еремей Фролыч! — ответил я. — Вставай с богом!
- Фролов! — ответил я ему в его же тоне. — Приказываю тебе! Стой на сей цепи до Нового года; но помни — за ленту ты отвечаешь. Пошли дальше, товарищи… Вы… оставьте цепь лежать: пускай он ее сторожит.
Мерщики, с разочарованным видом, забрали свои колышки. Лента осталась лежать поперек луговинки на всю свою десятиметровую длину.
Еремей встал и продолжал угрожающе дальше стоять на цепи. Все ушли, а он так и остался стоять. Пришёл посланный Львом Васильевичем первый крестьянин и сказал, что Еремей «стоит, что памятник! Тольки голову то туды, то сюды поворачивает. Видать: слухае!» Второй гонец сообщил, что «с цепа сойшел. Сидит рядом на камешке, покуривае…». Вести, принесенные третьим, были уже более динамичными: Еремей Фролов опять сидел, покуривал, но лента, аккуратно свернутая, лежала теперь возле его ног на траве. Четвертого гонца не потребовалось: Богачков-Фролов сам «в прогоне за избой поймал бабы Машиного мальца, подал ему ленту, вялел, никому ничего не говоря, внести яну в сени, положить на зенлямеров желтый ящик».
Размышляя об увиденном и над тем, чему был свидетелем, писатель делится в рассказе своими мыслями: «Не знаю, может быть, когда-нибудь и на самом деле при размежевании крестьянских и помещичьих земель… и велся такой обычай, когда несогласные с действиями землемера крестьяне наступали лаптями на тянущуюся по земле мерную цепь, как бы предупреждая, что еще немного — дело может кончиться бунтом. И землемеры предпочитали прекратить работы до вызова соответствующего «подкрепления»… Мне, в конце десятых годов XX века, угроза эта представлялась не слишком страшной. Я не собирался угождать злым… Речь шла о полюбовном расхождении на две неравных части жителей одной деревни.
О том, какое действие возымел этот факт из жизни самого писателя, работавшего землемером, Лев Васильевич сообщил в конце этого рассказа.
«Не знаю, насколько она покажется поучительной нынешним читателям: великолучанам двадцатых годов она принесла пользу. И слыхано не было, чтобы после того случая — а о нем года два — гал-гал-гал! — шумели по всем волостям уезда, — чтобы кто-нибудь попытался еще раз «зенлямеру на ЧЕП» встать. Не было больше этого».
О втором обычае отдельных псковских деревень писатель поведал в рассказе «Бей вересимовских!»
В «Исторических записках о крестьянстве Псковской губернии» говорится о том, что нрав у псковских крестьян был крутой, мужики одной деревни часто ходили стеной на другую деревню. При этом «ходили» не потому, что была какая-то причина в далёком прошлом между деревнями, но позабытая сейчас, а просто потому, что так было принято (5, 203).
В рассказе «Бей вересимовских!» место описываемых событий дается писателем с картографической точностью: "Деревня Мúшково лежала почти на самом берегу небольшой реки Локня, притока Ловати. В этих местах Локня в те времена составляла живое урочище - пограничный рубеж Великолучины и Новоржевщины, двух тогда уездов". А в самом рассказе есть рассказ о более ранних событиях, послуживших причиной деревенской традиции - драк мúшковских и вересúмовских мужиков. Упоминаются Бежаницы, помещики Филóсофовы и Брянчанúновы, имевшие родовые поместья в Великолукском уезде.
Особенностью этого рассказа является то, что он начинается с эпиграфа, взятого из поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» -
…Велено нам из села из Тискова,
Что, если где объявится,
Егорка Шутов — бить его!
И — бьем…,
подтверждающего традиционность той ситуации, свидетелем которой был писатель, а именно беспричинной на то время ненависти всего населения одной деревни к другой. В чем же заключалась причина вражды между вересимовцами и мишковцами? Если даже больные старики и малые дети при известии о вересимовских срывались с места, прихватив орудия для драки.
- Дядя Сеня! — задохнувшись от спешности и от бега, еле выговорил малец - Вересимовские скрозь деревню едут!
И тут я не успел даже ахнуть. Болящий старец взвился с лавки прыжком, которому позавидовал бы двухлетний ягуар. Испустив нечленораздельное рычание, он одним махом попал обеими ногами в обрезанные по полголенища валенки, неуловимым движением выхватил из маслобойной ступки полутораметровый дубовый пест и, не накинув на плечи даже полушубка, лежавшего на кровати у самой двери, исчез, точно его ветром сдуло, отстав разве на полминуты от Василия.
Писатель так объясняет эту ситуацию.
«Мне не сразу удалось распутать сложный узел этого спора, потому что сами мишковцы (вересимовцев я так и не увидел за всю свою жизнь ни одного), по их же словам, «были в тых дялах — что темные бутылки».
Всем и каждому в волости было известно: если одиночный мишковец собирается в Новоржев, ему не следует рисковать, ехать прямопутком, сквозь маленькое Вересимово: за его здоровье и даже жизнь в этом случае трудно будет поручиться.
Но и вересимовцы всякий раз, как им надобилось попасть в Михайлов Погост наш — на ярмарку или «мало ли за чим», — сильно рисковали. Они в таких случаях собирались целыми ватагами, гнали коней во весь мах и по первой тревоге готовы были, как в тот раз, уклониться от прямой встречи со своими ненавистниками.
Объяснение, почему сегодня мишковцы бьют вересимовских, Успенский-рассказчик получил от самих мишковцев.
«- А почему? А потому, Васильевич, что это — ба-а-а-льшое дело! Это еще когда тебе — до слобожденья, надо быть, крестьян — жили-были два барина, теперь никто уж не помне — какие. Скажем, к примеру, одного звали Философовым, вот, как в Бежаницах живут господа, а другого, допустим, Брянчаниновым. Так вот, наше Мишково было, примерно сказать, брянчаниновское, а тое Вересимово — философское. И вот тые баре от неча делать взяли да и поссорились. Кто говорит — из-за девки, кто болтает — в карты один у другого женку отыграл. Не скажу праведно: это ж тольки нашим самым старым старикам ихние деды рассказывали. Ну, только ихний-то барин собрал охоту — егерей, коней, собак, народишко — да приехал к нашей якольдевской мяже, да не разбиравши правды и пустил их по барским и по мужицким нивам; все и смесил… А наш барин шибко в гнев вошел: взял свои народы, да и поехал к тому Верясимову, да все у них потравил, а мужиков, которые не убегли, побил сильно… Ну… Кто его, конечно, знает, так это было или не так, может — правда, а может — и сказки… Ну ж, коли тые проклятущие вересимовцы скрозь нашу деревню поедут — тут уж ни-н-нного человека в избы не останется: кто кол схвате, кто — ось тялежну, и онно: «Бей верясимовских!» И — бьем. А за что бьем — хорошо не знаем!»
Особенностью и всех остальных рассказов Л. В. Успенского является то, что и в них он продолжил свою традицию - наряду с художественным описанием действительных событий, участником или свидетелем которых он был, он знакомил читателя не только с бытом живущих вокруг него людей, но и объяснял происхождение топонимов деревень и сел, в которых и происходили все рассказанные события. Так, говоря о хуторке Заскóчиха, который расположился возле деревни Ивáньково в Михайловской волости, для большей убедительности он использует целый ряд диалектных слов. Например, «между деревнями Марково и Мúшково с давних пор шла "пря".
Прочтение «Записок старого скобаря» Л. В. Успенского, знакомство с другими его художественными произведениями ещё раз убеждает нас в том, что Лев Васильевич по-настоящему любил Псковскую землю, посвятив её жителям ряд художественных произведений. Даже в художественных произведениях Лев Васильевич выступает сразу в двух ролях: писателя и ученого-филолога. Знакомство с его рассказами показало, что его интересовала не только топонимика земли его детства, но и быт, и нравы псковской деревни, этнографические особенности Псковского края. Его бытовые зарисовки жизни псковской деревни 20-х годов могут помочь и объяснить последующим поколениям поступки людей в начале ХХ века, познакомить нас с уходящими обычаями и традициями Псковской земли. О некоторых из них читатель мог познакомиться, прочитав захватывающие рассказы Льва Васильевича Успенского.
Приходится только сожалеть, что заслуги Л. В.Успенского не смогли оценить по достоинству в Псковской области, не стали благодарными ценителями и почитателями его разностороннего таланта. Не проявляют до настоящего времени уважения к человеку, так любившему Псковский край и с такой любовью рассказавшему о нем на страницах своих научных книг и художественных произведений.
Хочется надеяться, что работа, проделанная нами, поможет всем, интересующимся своей малой родиной, увидеть в своем крае много интересного так же, как видел это Лев Васильевич Успенский.
Использованная литература
- Банк Н. Л. В. Успенский. Критико-биографический очерк. - Л., 1969.
- Безгин В. Крестьянская повседневность (традиции конца Х1Х века – начала ХХ века). – Режим доступа: http://gumer.info/bibliotek_Buks/History/Bezg/01.php
- Безгин В.Б. Традиции крестьянского быта конца Х1Х – начала ХХ в. - М.Л., 1998.
- «Быт и нравы Псковской деревни конца Х1Х – начала ХХ веков. - М.; Л., 1978.
- Исторические записки о крестьянстве Псковской губернии. - Псков, 2009.
- Левин М. Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи.
- Лотман Ю. Быт и культура. - М., 1999.
- Наркевич А. Лев Успенский // Детская литература. - 1968. - No 11.
- Плоткин К. М. Очерки истории Псковского края.
- Успенский Л. В. За языком до Киева. – Л. 1967.
Читать в ЭБ:
