Клееной стороне кладбище двинулось недавно: старую стену, что отгородила живое поле от мертвого, оно проросло незаметно. Думалось, отодвинут со временем и каменную ограду, - охватят часть ближнего пустыря, и все: и дальним потомкам места хватит. Стена высокая, крепкая: известняка вокруг - все толщи земные, и закрайку кладбища долго будут обживать усопшие.
Но то ли время быстрей побежало, то ли еще что стряслось на свете, но пустырь за старым косогором так быстро порос печальными бугорками свежих могил, что об ограждении его стеной и говорить перестали.
Петру Сокову, когда он предъявил кладбищенскому начальству похоронные бумаги, определили место на самом краю кладбища, - дальше уже начинался подлесок с корявыми березками и зарослями ивняка.
Соков хоронил своего младшего брата, могилу для него копали дважды. Дело было осенью, в дождливый день, вырытая могила частью заполнилась водой. Могильщики тоже люди: они сами, обговорив дело с комендантом, позвонили Сокову и предупредили, что место упокоения его брата будет чуть ближе к лесу, на возвышении. «Все равно ведь...» - сказал в трубку старший. «Конечно», - согласился Петр и съездил на кладбище, чтобы точно увидеть, куда надо будет подъезжать катафалку.
Брат долго болел, с возвращения из армии; оттого и не устроился как следует в жизни - кочевал с работы на работу, не нравились ему новые порядки вокруг. Да и специальности выгодной по времени не имел, не успел приобрести — забрили сразу после школы, а учиться дальше не захотел. Это, как увидел старший брат, и сбило у Сергея прицел жизни, и в конце концов скосило, как жаткой зеленый колос...
И на отпевании в церкви, и у могилы, когда пришли минуты прощания, все, кто был, шевелили губами: «Как подросток, жить бы да жить...» Лицо Сергея, хоть и осунулось в болезни, гляделось не по годам юным и светлым.
С первым стуком земли, глухо павшей на опущенный в яму гроб, из-за леса вынесся двукрылый самолет. Они тут летали, - невдалеке была десантная часть. Но этот... Показалось, что с ним что-то случилось: так низко в стороне от аэродромов не летают... Но самолет, ревя мотором, сделал круг над свежими могилами пригорка, потом второй, третий и, покачав крыльями, скрылся за верхушками лесных сосен.
- Это летчику, его товарищи добились, - сказал один из могильщиков, кивая головой в сторону группы людей в недалеком соседстве. - Вон, хоронят. Командиром эскадрильи в войну был, орденов много. Ветеран. В газете, говорят, есть о нем...
Могильщик говорил твердо, - видно, знал, о чем сообщает.
«Какие молодцы, какие молодцы, - как в небо зовут... Там его жизнь текла, там воевал он за нее...» - последил за гудящим самолетом Соков. Еще какие-то горячие мысли высеклись в голове, а одна отсеялась, - даже сердцу стало тепло: «И Сережке с неба дают салют... Ангелы его...»
Петр слушал, как тяжко падает в могилу песок с лопат могильщиков. Когда закончили дело и помянули покойного, он не пошел со всеми, - направился в лес. Там выкопал две рябинки, - для этого и лопатку складную захватил из дому, - и посадил по сторонам поднявшегося над ямой холмика, за деревянным крестом с приложенными к нему венками.
Долго какая-то неясная вина перед братом держала Петра возле могилы, - до тех пор, пока не стало смеркаться. Тогда уже, когда сузилось во взгляде поле погребенных и приумолк шум окружающей жизни, в одиночку, как и хотел, Петр двинулся к дороге в город. Отошел он немного: на торной, петляющей между редкими еще оградками тропе пропустил мимо двух женщин. Одна из них, постарше, несла подмышкой маленький, завернутый в материю гробик, - держала его обеими руками. Женщины - Петр оглядывался им вслед не раз - остановились на краю участка, - показалось, что около Сережиной могилы. «Последний ряд...» - прошла тихая мысль. Тут же что-то и укололо душу: «Какую же кроху несут... Родилась - и в землю?.. Свет ли белый видела?..»
Соков оглянулся в последний раз: женщины стояли на месте...
На второй день, придя на кладбище, Петр с удивлением увидел, что возле свежей, еще как бы не устоявшейся на собственной земле могилы брата вырос еще один холмик - чуточный, но, как и могила Сергея, ровненько примятый со всех сторон. И был он гол, как пустая земля, - без цветов и венков, без креста-охранителя в ногах. Правда, крест – скорей всего рукой, пальцами, - был промят на верхней части могилки.
«Ну, как же так они?.. - растеклось что-то горькое в душе Петра. - Впритык, вплотную... Ну, как же так...» Соков даже оглянулся на тропинку, где накануне столкнулся с двумя тихими женщинами, даже как бы увидел их в подсознании - безмолвных, в темной не запомнившейся одежде. «Куда закопали... Есть же у края места... Нет же... Может, и без плана хоронили, без заявки?.. И одна рябинка вот вместо креста оказалась...»
Первое время Соков приезжал на кладбище часто, - словно находилось дело. Сперва, разворошив тронутые изморозью цветы, вырыв ямку посреди могилы, ставил в нее купленную в часовне свечку, зажигал ее, что-то проборматывал вполголоса. Потом поправлял, что можно было: трогал крест, ровнял прислоненные к нему венки, перебирал увядающие цветы. Видел, что рябинки его приживаются, и та, что стояла у присоседившегося холмика, была сильней, листья держала крепче. Ему советовали сразу же обнести могилу брата колышками, если уж думает об оградке, что он и сделал; он даже натянул на них веревку, шпагат, - получилась четкая, отдельная площадка - свой островок среди других. Но вот тут, при разметке, и занялась досада: как же пойдет боковая сторона оградки, если шпагат повис над самым детским холмиком? А отвести ее ближе к братовой могиле - уже некуда, уже по венкам пойдет...
«Вот народ, вот турки!..» - бормотал Соков, поминая женщин в черном, что похоронили своего младенца так близко от Сережиной могилы... Правда, до этого, когда он подошел к ней и увидел с наружного боку ее чьи-то следы – кто-то уже проходил этим местом, - он поправил холмик, разровнял землю.
Дома, прикидывая на тетрадном листке план оградки, Петр так и не решил, как поставить ее. Получалось, что младенца похоронили просто без выделенного участка, - зачем бы иначе так плотно лепить одну могилу к другой?
...Зимой, когда намело много снегу и из-под него остались видны лишь кресты да черные стоячие плиты, Соков обнаружил, что тропка, пробитая к окоему кладбища в рыхлом покрывале, опять пошла возле рябинки, прямо по малой могилке, которой и видно-то уже не было. Вообще-то, мимо не пройти было иначе, соседний сугроб подпирал. Это и сначала было видно, что так и будет, получится.
Но и осенью - и в желтую сушь, и в слякоть - ни разу не видел Сомов кого-либо у маленькой могилки. Издали однажды заметил темную фигуру возле Сергеевых деревцев, заспешил туда, но, подойдя ближе, увидел, что ошибся: не у их могилы горевала чья-то мать-старушка, не у их... Тогда уже он решил, какую оградку будет заказывать в похоронной мастерской. И тогда же положил на малый холмик завернутую в полиэтиленовый мешочек записку, прижал ее камнем. В записке всего несколько слов: «Отзовитесь, чья могилка...» И адрес свой приписал, и телефон. Никто не отозвался...
...А весной, когда все подсохло и рабочие из «Ритуальных услуг» привезли загородку, Петр Соков уже знал, как расположить ее. Установщики, сгрузив металл, оглядели место и, увидев, что и большая, и малая могилы, свободные от прелых цветов, одинаково обкопаны и прибраны, все же спросили, показывая на малую: «Эта ведь тоже ваша?» - «Угу...» - кивнул головой Соков и, очищая голос, кашлянул: «Рябинки я пересажу... За оградку...» - «Ну...» — согласились мастера. Делали они свое дело быстро и умело, Сокову понравилось. Даже приплатил им немного.
Скоро стало ясно, что вынесенные за оградку рябинки прижились как надо: ветки их попрямели, почки вспухли. На малой могилке Петр поставил сделанный им самим деревянный крест; на братовой стоял похоронный. И на том, и на другом в верхнем перекрестье укрепил дощечки: на Сергеевом - с указанием имени и лет жизни, на другом - пустую, чистую.
Первое время вместе с Петром на кладбище ездила и жена, Валентина, в общем-то не одобрявшая эти походы, - видела, как томится муж от неизбывной горечи. Было раз, что даже попеняла ему, что - и надо, и не надо - ездит, тянет себе нервы, и так ослабелые. В руки, дескать, надо себя взять...
Жалела потом. Что же толкнуло-то на эти слова? Сама ведь, чуть закроет на сон глаза, а перед ними - его, Петровы - покраснелые, отчаянные, полные скрытых слез и вины: не сумел, не уберег самое дорогое - братову душу - добрую, да ломкую... И мать умирала - о ней, о душе, так говорила...
...Малой могилы и за долгое время так и не коснулась ничья другая рука. Прозрачный мешочек с запиской теребили ветры; укрывали, чередуясь, листья да снег; трогали в надежде бродячие собаки... А Петр, будто голос какой шептал ему: «Делай как знаешь...» - приходя сюда, всякий раз опускал руки на обе могилы и чувствовал, как явственно греет их обе еле ощутимое тепло. Сердце его замирало, пытаясь уловить в этом тепле что-то еще, что-то еще - неведомое, но сущее...
Александр Бологов
